Что до сержанта, то у него свой стиль. Эдакий дембель-переросток на зарплате. Прежде всего он ломает новичков под себя, орёт и карает за малейшие ошибки, изводит истерическими нотациями. Если ты не хочешь испытывать его на себе, то будешь послушным, тогда тебя ждёт награда - у.бком тебя будут называть реже. Каждому сержант придумывает прозвище, начиная с городов. Дедушки были Курск, Воронеж, Волгоград, а дальше "Тихий пид.р", "Громкий пид.р" и "Чечен". "Даунито", "У.бищще" и "Ёб.к". Прозвища менялись в зависимости от настроения сержанта. Когда он привыкает, то начинает называть по фамилиям. Есть у сержанта и "свой" солдат, который работает на него. Тут Астах предложил нам стырить из столовой им по кружке. Традиция такая - молодые приносят по кружке для дедушек на дембель. Мы отказались. Ефоры кисло переглянулись, видно было, что кружки им были не нужны, тем более, что в тумбочке их было штук пять. Как позже Лёха говорил, он решил проверить умеем ли мы "мутить", потому что у сержанта "его" солдат должен уметь мутить. Вообще, сержант ценит, чтобы солдаты тащили всё, что плохо лежит - проявляли смекалку, потому что из этого кое-что отправлялось к нему домой. Например, однажды Астах ходил в город по его приказу и "намутил" возле стройки бесхозный мешок цемента - сержанту надо было дома плитку в ванной переложить. Или сержант остаётся на службе, на обед идёт в столовую, выпивает там свой сок, затем приходит в кабинет. Дедушки сок откладывают себе на вечер - каждый приносит по пакетику. Сержант берёт два сока из трёх - один выпивает сам, один несёт домой - дочке.
    Если "его" солдат с полуслова бросался выполнять распоряжения, умел "мутить", то сержант доверял "своему" и начинал делиться с ним своими проблемами. За пятницу-субботу я уже заметил, что кличка "Астах" постоянно звучала в нашем кабинете - "Астах, принеси это", "Астах, что надо пить от горла?", "Астах, а хорошо бы сейчас сальца с водочкой, а?", "Что-то у меня дочка разболелась, чё придумаешь, Астах?". Вёл себя сержант при этом, как изрядная стерва: сам спрашивал, не интересуясь на самом деле мнением бойца, сам же затевал спор ради спора, чтобы одержать хоть над кем-нибудь победу. Видимо, офицерам он в подмётки здесь не годился. Лёхе осточертела служба, как и двум другим, я его понимал. Быть жилеткой для слёз, одновременно и мальчиком для битья совсем не привлекательно.
    И тут я понял, как попал - ведь мои служебные навыки совпадали с теми, что были у Лёхи. Опасения подтвердились - Астах сказал, что по предварительным прикидкам я буду подменять сержанта на работе, стану старшим среди своих и получу, вероятно, ещё и "хакерскую" должность. Вот так попадос! В первый день я максимально разрекламировал свои возможности, мои же сослуживцы помалкивали и не проявляли инициативы, что не сказалось положительно на наших с ними взаимоотношениях. Легко показаться выскочкой, даже если вяло проявляешь себя, когда люди рядом вообще молчат. Торговля за места пошла шибче, когда выяснилось кому в какое подразделение дорога. Дедушки раскрыли секрет, почему нужно себя проявлять и рекламироваться. Тот, кто становится старшим, попадает в батарею управления. В батарее никому до тебя нет дела, потому что ты навечно занесён в книгу наряда. Плюс, командир батареи в полях пьёт водку с нашим начальством. Там есть свобода, вернее, блядство и анархия, внутри которого можно вольготно существовать. А вот с материальным обеспечением там беда - попробуй вытяни что-нибудь из старшины Шейха.
    - Шейха?
    - Ага, увидишь, какой он из себя. Кстати, не рекомендую вы.бываться, он тебе тогда вертушку покажет, - засмеялся Чиркин.
    - Каратист что ли?
    - Он страшный человек! Да не, на самом деле неплохой, дружите с ним. Если что надо - он поможет, только любит гостинцы и чтобы предупреждали заранее. Ну, ещё любит покрасоваться. В грудак пробъёт слегонца, вертушку покажет - как обычно даги делают.
    - Красотааа.
    - Да не ссы, нормальный он. Вообще, тут вам не учебка, тут надо головой думать и смекать. И дружить с нужными людьми.
    - Жизненно.
    - Верно.

    Стало быть, мне скорее всего повезёт попасть в батарею. Лёха тем временем рассказывал Белоконю про свой третий дивизион. Получалась мелкая нестыковочка - Чиркин ловко устроился в батарею, но не был солдатом сержанта, им был Лёха, и служил он в третьем "дизеле". В третьем дизеле служить было хорошо - относительная свобода и почти всё, что нужно из экипировки Астаху выдавалось. Старшиной там был брат Шейха - Хамид. Такой же дерзкий старшина, тоже всё есть, но трудно достать. Командиром в "тройке" был подполковник Скоробогатов, отличный командир, по словам Лёхи. Минус был в том, что "тройка" уезжала в полугодичные учения в курортную зону, откуда должен был вернуться первый дивизион. Неожиданно, уехать захотелось Вове Коробкову. Тихий малый впервые произнёс длинную реплику о том, что оставаться здесь ему исключительно не хочется, как его уже за пару дней успел достать сержант и то, что поскучать полгода он согласен.
    Про первый дивизион ничего толком не было известно, кроме того, что там жёсткая дисциплина и собраны лучшие офицеры части. "Дизель" уехал почти сразу, как приехали наши дедушки, а с ним и один из их сослуживцев. Связи они толком не поддерживали, так что попасть в "единицу" не охота было никому.
    И, наконец, великий и ужасный второй дивизион. Бедняга Андрюха Аргамаков попал туда. Во второй "дизель" ссылался самый бестолковый связист из прибывшей команды. Традиционно. Подполковник Радо - тиран, диктатор, злобный упырь, ненавидящий про.бщиков, перфекционист, лично придумывающий экзекуции своим солдатам. Уставной дивизион. Пока наш брат-связист не встал в штат, он ходит во все наряды, а связистов Радо ненавидит особенно люто, потому что они как бы служат у себя, с дизелем не ходят. Вся жизнь - сплошная боль для срочника. Постоянно все рабочки, наряды на "двойке". Второй дивизион отвечает за молодых. Если за день не было "залётчиков", они назначаются. Особо злостные попадают на всю службу в чёрный "Радостный" список и дохнут от ужаса. Дневальные несут наряд строго в бронежилетах, если "дизель" напрашивается на кару, то утром бегает в броне и ОЗК. Однако, есть и свои небольшие плюсы - всё, что полагается бойцу, даже связисту, выдаётся. Конечно, замучаешься бирки пришивать, но имущество достойно выглядит. Смена белья нательного и постельного происходит регулярно. Порядок есть, в общем. Но порядок с гадостным лицом - старшина второго дивизиона прапорщик Убейсобакин - мстительная, оху.вшая, картавящая сволочь. Астах тут же натужно проглатывая букву "р" проорал "Аrгамаков - пид.rас!!!". Просто Андрюха, скромный парень, у него не получалось быть злым, когда это нужно, поэтому старшина и Радо вили из него верёвки. Тут так получалось - кто более дерзкий, тот и прав. Хотя за дерзость солдат и получает по голове.
    Старые дали нам всевозможную теорию к заучиванию, чем мы и занимались на выходных и в начале недели. По прежнему жили с молодым пополнением. Это раздражало, т.к. нас, как и молодых, сильно и ненужно ограничивали в движениях. Кому-нибудь из старых приходилось нас забирать у ответственного офицера или контрактника, в столовке есть на скорость, а в свободное время скучать на стульях, на центральном проходе ещё хуже, чем в учебке. Масса бесцельно потраченного времени. Поэтому Макс Махеев и Вова Коробков достали себе книжки и уткнулись в них. Я повторял выученную теорию и достал себе сборник русской сатиры ХIX-XX веков. Художественного слова и ещё больше музыки стало не хватать совсем сильно. За эти два первых месяца в части заметил, что чем жёстче отношение к тебе, тем больше нужно что-то для души.
    В середине первой недели на новом месте нас перевели в батарею управления. И тут я только успевал удивляться. Контраст со всей прошлой солдатской жизнью был разительный. Вот полупустой коридор, слева и справа двери кубриков. Дневальный при входе стоит, развалясь на тумбочке. Дежурного не видно. По коридору туда-сюда слоняются солдаты, вопят и буянят. А, вот и дежурный с ответственным - выдают караулу оружие. Крики и визги в коридоре и из кубарей примерно одного характера:
    - Эй, слон, иди сюда!
    - Сам ты слон!
    - Я тебя в рот вы.бу!
    - Сам сосать будешь!
    - Иди сюда!
    - Иду, п.здить тебя буду!
    И все знают, кто мы и что здесь делаем. Неожиданно.
    Вышли строиться на ужин. Пёстрая, в выцвевшей форме толпа образует непонятные колонны, старослужащие сзади, лохи, новички и из учебок - спереди. Выходит дежурный, ответственный контрабас материт отстающих. Из толпы колонн несколько голосов орёт "Дежурный, бл.дь, сейчас дивизионы вперёд нас пойдут, командуй быстрей уже! А после ужина на курилку!". Дежурный командует, никто его не слушает, батарея управления резким поворотом обгоняет строящийся дивизион и не в ногу топает к столовой, яростно гомоня и обсуждая всё, что было за день. Вот свеженазначенный дневальный пытается отпилить тупым штык-ножом погон идущему впереди ефрейтору, вот пара человек ноющими голосами затягивают строевую "раскаааажыыыы а чёёёём задумался салдаааат", типа замковзвод кричит "да заткнитесь вы все, сейчас назад развернут!" - всем пофигу. 5 метров до столовой проходят строевым, останавливаются, дежурный входит, возвращается и даёт команду на вход. Как позже выяснилось, батарея управления стоит всегда справа, слева стоят взводы РХБЗ и инженерно-сапёрный, а дальше РМТО. Если дежурный с роты материально-технического обеспечения, то заходим слева по одному, если с батареи - справа по одному. При этом подразделение, заходящее последним, кроет матом дежурного и удачливых сослуживцев. В столовой из очереди сразу высыпаются все так называемые дедушки и проходят без очереди. Времени поесть теперь хватает сполна, никто не торопит. Как нам сказали, если батарея не провинилась, тогда так. От Шейха, который олицетворяет собой дисциплину в батарее, можно ожидать чего угодна, если он в плохом настроении - и обед за одну минуту, и приём пищи стоя, и встать в упор лёжа перед столовой, чтобы поглощать пищу грязными руками.
    Ещё одной стороной блядства в батарее оказалось повальное воровство. При том своих у своих. Когда старшина выдавал мыло, туалетную бумагу и полотенца, тут же половина всего этого исчезала из тумбочек. Однажды я вернулся в казарму перед ужином, приметил в мыльнице новенький кусок военного мыла , отошёл на 10 минут в умывальник, вернулся, а мыла и след простыл. То же и с туалетной бумагой - она вообще исчезала сразу же. Пропадали противогазы, пропадали носки, бритвенные станки, в том числе использованные, плащ-палатки. Всё происходило под лозунгом "Тихо сп.здил, проклеймил - называется родил". И "тихо сп.здил и ушёл - называется нашёл".
    Строевые песни - лицо подразделения - здесь исполнялись неумело, да и сам выбор был убогий: "Расскажи о чём задумался солдат", "Год за годом, весна за весной - вот и служба моя пролетела", "Полки идут стеной, красиво держат строй..." и, конечно, "Катюша", которую извратили до неузнаваемости. То ли дело у нас - "Небо славян", "Прощание славянки", "Над полями необъятными", "Уходил я в армию по весне, провожала милая на заре...". Строевая песня - это боевой дух подразделения, орать её нужно во всю мощь лёгких, чеканя строевой шаг, тогда наступает состояние единства коллектива. Ты - это вся рота... А здесь пели лишь запевалы для вида, слезливые песенки с 0% содержанием боевого духа. Только когда первый дивизион вернулся с югов, то привёз с собой какое-то содержание тестостерона, и мы услышали снова "Небо славян" и емелинскую "Русь". Хотя, даже этим песням далеко до мощи "Прощальной комсомольской", "Если завтра война" или "Песни о Щорсе" - да кто ж их теперь знает. Тем более, что песни больно воинственные
    Общение с батарейцами началось с того, что мы садились в маленьком кубрике, где никого кроме нас не было, и читали. К нам вваливались знакомиться все, кому не лень. Мы назвались прикомандированными. Когда чуть позже парней раскидали по подразделениям, и в батарее я остался один, то местные начали вести себя совсем, что называется "без секретов".
    - О, ты чё, связист?
    - Ага.
    - Читаешь?
    - Читаю.
    - А у тебя высшее образование, наверное, есть?
    - Да.
    - А сам откуда?
    - С Москвы.
    - И чё, хорошо в Москве жить?
    - Ну так, я же там родился - грех жаловаться.
    - А ты там с гопниками тусил или как?
    - С чего ты взял?
    - В МГУ учился?
    - Нет, в одном частном дизайнерском вузе.
    - Аааа...ты типа умный что ли?
    Зато у всех солдат был мобильный интернет. Телефоны в части были под запретом, им полагалось лежать у командиров подразделений в сейфах, и выдавать их должны были по выходным. Тем не менее, у каждого солдата почти было минимум по два телефона - трубка-"тапик", с которым он призвался, и более дорогой "тач-скрин", чаще всего купленный в армии с рук, в магазине или присланный родителями. Даже айфонов пара была, у парней из сельской местности, кстати (до чего довёли страну). Телефоны прятались на теле, прятались в казарме. Заряжать телефоны давали бойцу, работавшему в клубе. Один приятель показывал нашитый в промежности кармашек с внутренней стороны форменных брюк - не видно и щупать тебя за половые органы никто не будет. Умно.
    Срочники в основном были с Южного Федерального округа. Волгоградские, ростовские, оренбургские, краснодарские, астраханские, ставропольские. Из других городов были те, кто прибыл с учебок. Почти все были вчерашними школьниками, из рабочих и крестьян. Позже я узнал ещё пару деталей: в бригаде было много солдат из детдомов и плохих семей, многие были безотцовщинами. Поразило то, что уже по прибытии в часть, врачи (а у нас была очень сильная медицинская часть стараниями комбрига, начштаба и начмеда) обнаруживали призывников с сифилисом, туберкулёзом, перенёсшими другие инфекционные заболевания - спрашивается, как таких пропустили военкоматы и, главное, что у них там с медициной на местах? Парней с высшим образованием можно было легко отличить в строю по каким-то грустным, интеллигентным лицам. Они были старше остальных, с кое-каким жизненным опытом за плечами. С одним таким я подружился. И он мне рассказал, как нелепо здесь распределяются воинские должности. Он прошёл учебку и был оператором "Точки-У", которая в нашей части на вооружении не стояла. Учился хорошо, мог бы быть ценным специалистом, в крайнем случае, его могли переучить. Однако, вместо этого всю службу он отходил дневальным. Похожая ситуация была и у других. Ещё один мой знакомый по прибытии в часть был назначен радистом, однако радиостанцию мог разве что включить, большему его контрактник не научил. Позже ему на смену пришёл радист с учебки - вот ему уже доверили две радиостанции и сделали их начальником, даже получил себе контрактника-водителя в подчинение. Единственные, кто пахал по специальности были, повторюсь, механики-водители, водители и некоторые связисты, вроде нашего маленького подразделения. Нам завидовали - всё же каждый день на дежурстве или в парке под машиной. Остальным приходилось находить себе занятие, чтобы уклониться от до боли надоевшего перекладывания барахла в холодной каптёрке.
    С первой недели началась доподготовка по спецухе. Нас забирали с пункта молодого пополнения, позже, когда мы уже были в подразделениях, то отпрашивались сами после утреннего развода. Максу не повезло - его почти сразу сержант отправил во второй дивизион, потому что в один из первых дней Макс ляпнул, что его цель на службе - перетерпеть оставшиеся 8 месяцев. Кстати, получилось ещё и так, что я увольнялся 20 ноября, а остальные - 4-5 декабря. Это тоже симпатий не добавляло. Выскочка, карьерист, "еврей", москвич - да ещё и раньше домой уходит. До постановки нас в штат в середине июня, Макс пропадал в нарядах. Собственно, это его устраивало, находиться рядом с сержантом в замкнутом пространстве желания у него не было. Вован побыл с нами всего-ничего и отправился со своим третьим дизелем в командировку, а Саня через три дня нахождения в части упал в госпиталь с пневмонией - ему достался первый дивизион, ну, по возвращению из калечки. Ему тоже хотелось потеряться с глаз сержанта. Поэтому весь удар принял я.
    Начальник наш был на учёбе в другом городе и возвращался через неделю после нашего прибытия. В его отсутствие сержант был смелым и всевластным, ну, в своих глазах. Вообще, у него был странный характер - когда у него было хорошее настроение, он докапывался до каждого, спорил, унижал и оскорблял, когда же сам получал по шапке от кого-нибудь, то утихал и жаловался нам на несправедливость.
    Вот и сейчас Лёха показывает мне всякие рабочие нюансы, сержант смотрит на ноутбуке "Физрука" и ржёт. Лёха работает за сержанта, поэтому я стал "его слоном", а он - "моим старым". Умеет Лёха объяснять, но по характеру перфекционист-отличник, т.е. не даёт права на ошибку, требует усвоения с первого раза, за переспрашивание карает матами или нотациями:
    - Илюх, ты вроде смышлёный парень, хоть я и не люблю москвичей. Но я тебе эту операцию вчера показывал, когда ты прекратишь косячить? Когда? "Я х.й знает", да? "Мне оно не нужно, со мной дедушка ещё 2 месяца будет", да? А мы потом уедем, будете нам звонить, спрашивать "Астах, а как это, а как то?", только я х.й отвечу, понимаешь?
    - Лёх, мне нужно повторить весь цикл ещё раза три.
    - А, ну хорошо, будешь дежурить, тогда и повторяй.
    Тут сержант повернулся к нам:
    - Астах, за каждый косяк п.зди его по башке, а потом пусть отжимается, пока не умрёт. Слышь, тупорылый! Ты давай переставай дауна влючать...
    - Да я понял уже, мне только повторить ещё...
    - ...СХОДИ, У.БИСЬ ГОЛОВОЙ ОБ СТЕНУ, А! Если ты будешь косячить, когда они уедут, то я тобой займусь. И это будет уже не добрый Астах, а я. Они рассказывали, как я их учил? Сейчас я уже мягче с каждым призывом. А раньше я бил молодых, п.здил да. За про.б они у меня в наряды ходили, продолжали косячить - бегали трёшку в броне и противогазе. Но если что я прибегну к старым методам, ты не переживай.
    И так было почти каждый день. Естественно, я косячил. Труднее всего давалась работа с документами - каждый день приходилось делать кучу записей, плюс все сеансы, разумеется, тоже требовали оформления. Постоянная болтовня дедов между собой, сержанта с ними, сержанта со мной отвлекали, но постепенно я научился работать при любых отвлекающих факторах. Освоил ещё один тип техники, упорядочил знания из учебки. То, что нам давали там, отставало от реальности на несколько лет, но лежало в основе повседневной деятельности. Сержант сказал нам, чтобы мы забыли всё, чему нас научили и учились бы заново, но это был плохой совет. Скорее наоборот, та база, которую я выучил, сильно развилась в войсках. Не всё из изученного удалось развить и закрепить, со временем многое забылось. Пригодилось то, что учили нас с запасом, фактически, при должном закреплении полученного и практике я мог бы полностью заменить сержанта на должности. Этим он и пользовался - отбирал себе хорошо учившихся солдат, чтобы самому бить баклуши. Он же "прошаренный" военный - все его обязанности были разделены между нами, он брался за дело только в исключительных случаях, когда заходила речь о материальной ответственности. Пока не было работы, он сидел в телефоне, изучал и скачивал всякие приложения, занимался житейскими делами, ходил кокетничать к бригадным психологиням или про.баться в парк. Мы же несли службу.
    Плюсы в тесном общении с дедами были. Телефоны, деньги и вообще всё ценное мы оставили в служебном кабинете, оно лежало нетронутым. Поэтому я периодически звонил домой, читал или просто отдыхал от суеты. Пока все маршируют, галдят, беснуются от скуки, я здесь, в тихом кабинете, хоть и душном, сижу и расслабляюсь, повторяя очередной раз теорию или практикуясь с техникой. Постепенно получилось так, что я подменил их троих в дежурстве. Самому было интересно натренироваться, чтобы уверенно себя чувствовать в работе. Поэтому делал за них большинство записей и операций.
    На майские праздники узнал ещё кое-что о нашей службе - она никогда не дремлет. Неважно, будни или выходные, день или ночь, праздники или нет - служба тебя найдёт. Первого числа сбежал из казармы после праздничного развода и улизнул в кабинет. Саня, Макс и Вован остались в подразделениях играть в футбол. А в кабинете меня с кислыми физиономиями встречают дедушки. Чиркин решил отбиться, Андрюха Аргамаков пошёл в дивизион. Оставшийся Лёха Астахов каким-то странным, типа-властным тоном заорал "БЫСТРО, СЕАНС НАЧИНАЕТСЯ, ХУЛИ ТЫ СТАЛ, У.БИЩЩЕ! ВПЕРЁД, НА ПРИЁМ!". Вот так, с места в карьер! Мечусь туда-сюда по кабинету - "ХУЛЬ ТАК МЕДЛЕННО, МРАЗЬ ТЫ КОНЧЕННАЯ!!!". Понимаю, что-то тут не так. К тому же голос у моего деда высокий, очень забавно кричит. В общем, около часа я тренировался в скоростных сеансах, после чего Астах успокоился и объяснил, что "наша служба и опасна, и трудна" - ночью внезапно посыпались вводные сверху, только успевай принимать. С часу ночи они не спали, так что решили сочетать приятное с полезным - подрочить молодого и показать, как их гонял сержант. С задачей справился в установленные нормативы, угостили чаем.
    И тут Астаха понесло. Я заметил, что поначалу дедушки себя не очень-то проявляли, как старослужащие. Теперь же отношение стало всё более свысока. Парни маялись от скуки, заняться было нечем, поэтому Лёха, Андрюха и Вадим присели на меня по полной. Прежде всего обсудили вопросы цензуры и веры в бога. Вадим, с которым мы мало общались, оказался очень горячим спорщиком. Вместе с Лёхой они камня на камне не оставили от меня (как им казалось). Естественно, всё заключалось в том, что я москвич. А "рыба гниёт с головы", т.е. маловерная, распутная Москва, погрязшая во грехе, несёт гниль в регионы.
    - Вот у нас в Курске был завод, пришли москвичи и продают его постепенно. Я - инженер, учился, чтобы пойти именно на этот уникальный завод. Никуда я не хочу уезжать, я хочу здесь жить и работать. Эти ваши торгаши, эффективные менеджеры, бл.дь, продают его постепенно. И вот скажи теперь мне, Илюх, что вы - не пид.ры, - с жаром говорил "мой старый".
    - А всё дело в ценностях. У вас там ценности - в деньгах, цацках и прочей херне. У вас там дырявые ходят свободно. Это в нашей-то столице дырявые никого не стесняются!
    Вадим поддерживает:
    - Ты мне скажи, Илюх, тебе вот, как москвичу, не противно, что гомосятина всякая у вас ошивается? Не могу представить, чтобы у нас в Волгограде, у Родины-Матери дырявые могли бы выступить с пикетом. Их бы просто убили. Порядка у вас там нет. Правильно Лёха говорит, ценностей у вас нет. Мы - православная страна, мы - культурная страна. Ты вот в бога не веришь, в церковь не ходишь, потворствуешь содомитам. И всё у вас там так. А мы не можем смотреть на этот разврат.
    Потом обсудили начальника, который вернулся с учёбы.
    Примерно через неделю после нашего прибытия, как-то раз в дверь позвонили. Открываю дверь, а там худющий, как спичка, чернявый, небритый, с зелёными глазами молодой человек, в ярко-синем спортивном костюме, с симпатичной девушкой-блондинкой в розовом спортивном костюме.
    - Старые есть кто?
    - Так точно, позвать?
    - Астахова позови, пусть дверь в мой кабинет откроет.
    Лёха вышел:
    - Товарищ гвардии капитан, с возвращением!
    - Чё, скучали по мне? А я по вам не скучал, ха-ха-хаааа.
    Девушка шутливо сказала своему спутнику:
    - Слонов новых завезли?
    - Да, моих новых слонов. Ладно, Астахов, не надо, в понедельник приду. Всё нормально у вас? Да? Молодых учите? Ну и хорошо.
    Лёха закрыл дверь.
    - Это и есть Сенцов?
    - Ага, а девушка - лейтенант Макарова с секретки. Они типа встречаются. Ты бы её вы.бал?
    - Ээ, что?
    - Мы бы все её вы.бали. А ты бы вы.бал лейтенанта Макарову?
    - Не, меня не возбуждают военные женщины.
    - Это у нас дед, твой прадед, был. Сенцов как-то раз его вызывает, грустный такой сидит у себя в кабинете. Спрашивает его: "Дубинин, ты бы вы.бал лейтенанта Макарову?". Тот опешил: "Ну, она же ваша девушка...". "Ты бы её вы.бал - да или нет?" - "Ну, да.". "Хорошо, иди", - сказал ему, отпустил. Дубинин говорил, что капитан немного приободрился. Они тогда только встречаться начали, может, он в ней сомневался типа.
    - Знаешь, Лёх, кого-то он мне напоминает, этот Сенцов. Какой-то он - "с приколом".
    - Снуп Дог.
    - Хааа, точно)
    - Он себя при офицерах Славиком зовёт. "Я - Славик, я рулю".
    - Отлично, весело будет!
    - Смотри, он деловой. Ему в принципе на вас пох.й, только служите нормально. Если сильно накосячишь он тебя вы.бет и высушит, отвечаю. Спроси у Вадима.
    Вадим сделал круглые глаза:
    - Да, однажды так на меня орал. Никогда на меня в армии никто так страшно не орал. Потому что за дело. Сержант - сопляк против него.
    - А что, они с сержантом друганы?
    - Ну, водку пьют вместе, но Славик не относится к нему серьёзно. Скорее всего, принял всё как есть - другого контрактника ему не дадут.
    Праздники протекали тихо. Саня вернулся из госпиталя. Он стал меня поддевать всё чаще и чаще, вставая на сторону дедов, когда речь заходила на московскую тему. Учиться - не учился. Что же делать дальше? Так действительно придётся всё на себе тащить. Надо что-то делать.
    Помог случай.

В три часа ночи подруливает к нашей «травме» шикарный кабриолет.
Парень привез девушку.
У нее кровь из носа и рот открыт.
Спрашиваю:

- Голуба моя, что с тобой случилось?

Но, она только мычит, руками разводит и слюни пускает.
Я сразу понял, что это челюстной вывих, а стало быть, собеседник она нулевой, и обратился к ее спутнику:

- Что у вас произошло?
- Упала.
- Как упала? При каких обстоятельствах? С большой высоты?
- В боулинге. Я арендовал на ночь боулинг, ну, вы понимаете: романтика, мы только вдвоем, все дела, хотел красивое предложение сделать, а тут…

Девушка, услышав слово - «предложение», оживилась, замычала и пустила новый водопад слюны.

Парень не глядя погладил ее по голове и продолжил:

- Пришли, только переобулись, она как схватила шар, как разогналась с ним, добежала до дорожки и тут же споткнулась и со всего размаху, ба-бах! Видимо, лицом на шар.

Я выгнал парня в коридор, чтобы не путался под ногами и потихоньку отремонтировал девушке челюсть, слава Богу, зубы не пострадали. Как я и ожидал, с закрытым ртом, она оказалась просто красавицей. Оттер ее от слез и соплей, а пока пристраивал примочку на нос, спросил:

- Красавица, и как это тебя так угораздило? Осторожнее надо быть.
- Да, я в первый раз в жизни играла в боулинг, а мои туфли, как назло, что-то не сработали.
- В смысле «не сработали»?
- Ну, я по телевизору видела, как спортсменки разбегаются, катят шар и потихоньку едут за ним. Там еще специальные помощники швабрами дорожку протирают. Но мы в боулинге были только одни, без протиральщиков. А мои туфли оказались бракованные - вообще не нифига не скользили…

…Услышав мое конское ржание, в кабинет вбежал испуганный жених:

- Что?! Что случилось?!

Отремонтированная девушка бросилась к нему на шею с криком:

- Зая! Ты такой Зая! Я согласна!

Я отсмеялся, пожелал им счастья и добавил:

- Молодой человек, я вам настоятельно рекомендую: держать от своей любимой все холодное и горячее, острое и тупое и даже мокрое и сухое.
- А? Ладно, доктор. А, надолго?
- Пока смерть не разлучит вас...

Русский появился в нашем городе летом. Ну, вы знаете – про то, как их раздолбали войска Демократической Коалиции, как тех, кто остался, было решено рассеять – потому что, как решил Международный Трибунал по преступлениям России перед человечеством, за все время своего существования и эта страна и этот народ продемонстрировали, что они являются постоянной угрозой миру и свободе. Молодежь отправили в лагеря национальной переидентификации – в Африку, Австралию, на север Канады, а тех, кто постарше, распределили по разным странам. Самых опасных загнали на Аляску. А облученных и зараженных – кое-где пришлось шарахнуть по ним ядерными зарядами – эвтаназировали. Из соображений гуманности.

Так что теперь на месте России Территория ООН, у меня брат туда ездил полицейским по контракту, говорил, там прикольно. Люди со всего мира работают вахтовым методом – качают нефть, добывают всякие ископаемые из земли. Могильники там ядерных отходов – а чего, у них там радиация после демократизации высокая, так что правильно там отходы хранить, я считаю. Правда, кое-где партизаны остались, но их давят. Да и куда они против армии США, верно?

Ну, вот и попал к нам в город один русский. Наш город городом называть смешно, вообще-то, дыра дырой в штате Техас. Вырасту – умотаю отсюда. Тут ловить нечего. Вот в армию запишусь, и в Сибирь уеду – на партизан охотиться. Это круче, чем компьютерные игры.

А пока я работаю в автомастерской Дональда Хопса – старика Дона, если попроще. Ну и заходит ко мне перед ланчем Майк, мой брат, он помощником шерифа работает, и говорит – а у нас в городе тоже будет русский. Клёво, говорю. А что за тип?

Да, говорит Майк, не очень молодой, смурной какой-то, поселился в сарае у Мэгги Кинзи.

Ну что ж, будет у нас в городе свой русский. Всё интересней. Какое-то изменение в нашей небогатой на события жизни.

Я русских не видал никогда. Ну, один раз, когда мы с отцом ездили во Флориду, он мне показал крутой такой дворец, и сказал, что там бывший русский генерал живет. Война когда началась, наши ихним генералам огромные деньги перевели – чуть ли не по сто миллионов – за то, чтобы они по нам своими атомными ракетами не стреляли. Плюс еще гражданство предложили – любой страны, на выбор, даже наше, американское. Теперь живут припеваючи кто где – кто во Франции, кто в Швейцарии. А некоторые у нас. Классный такой дворец, я бы не прочь в таком на пару недель с какой-нибудь девчонкой.

Ладно. Вот вечером после работы захожу я в бар, пропустить пару пива, как заведено. А там только об этом русском и разговор. Что да как. Кое-кто возмущается: на черта нам в городе русский. Теперь двери запирай – они же воры все. Если не маньяки. В кино показывали. В Аляску его надо отправить, туда всех подозрительных русских отправляют – федеральные трассы строить и прочее.

А тут шериф наш, Боб Карлтон, в кабак заявился. Ну, все сразу к нему: что там про русского? А Боб пиво свое выпил, усы вытер, и говорит: Все под контролем. За русским не только мы будем приглядывать, но и полиция округа и даже ФБР. На ноге у него датчик – все его передвижения записаны – коли что случится – сразу отправится или на Аляску, или в тюрьму.

Все сразу успокоились.

А тут вдруг входит мужик в бар – и повисла тишина. Потому что мы все сразу поняли: это он.

Ну, на первый взгляд, человек как человек. Но все мы знали, что внутри они другие. Не такие, как другие, как люди. Мы в школе этого писателя проходили – с непроизносимой фамилией. Солжи… Солшени… Ладно, не важно. Важно, что там все было описано – какие они гады. Всех нормальных ребят извели, остались только изверги какие-то. Так что правильно их того. Рассеяли по миру.

Точно вам говорю, было в нем что-то зловещее. Как у Фредди Крюгера. Пока он к стойке шел, пока пиво попросил – английский у него был хреновенький – я это заметил. Даже не знаю, как и описать. Не хотел бы я с ним один на один ночью на пустой улице оказаться. Прирежет – и все дела. Верно Сол-как-его-там-цын написал. Все так оно и есть.

А русский взял пиво, сел в уголке, посмотрел на нас, сказал что-то – у нас русский ведь никто не знал, но что-то такое типа «suki» - и пиво свое выпил. А потом встал – и ушел. Что такое suki? На японский вообще больше похоже, по-моему.

Вот так я впервые в жизни увидел русского.

***

А потом русский пришел устраиваться на работу к старику Дону.

Я сначала не понял, зачем он пришел в контору к Дону, а потом Дон вместе с ним появился в мастерской и сказал мне:

- Джек, вот. Это будет твой напарник.

А я как раз собрался залезать под машину, которую ремонтировал – и даже ключ разводной выронил после такого известия.

- Дон, - говорю я осторожно. – А он вообще машины видел когда-нибудь? Они же вроде на конях в своей России ездили? Или на медведях?

Дон ухмыльнулся и говорит:

- А вот мы сейчас и посмотрим.

И посмотрели.

Русский свое дело знал. Это стало ясно. Через четыре часа, когда он снял движок и перебрал его – Дон с уважением пожал ему руку и взял на пробу в свою мастерскую. Мне напарником.

Домой я возвращался в смешанных чувствах. С одной стороны, мужик работать умел – с другой стороны напарником русский – это вообще что-то. Я когда матери с отцом сказал, они чуть инфаркт не получили. Но потом решили, что не так страшен черт. Отец предложил мне, правда, с пистолетом на работу ходить – на всякий случай, но тут я отказался.

Ладно, стали работать. Английский у него был странный. Акцент – тут я быстро привык, но вот иногда обороты у него были – где он их только набрал? Даже британцы с Острова так не говорят. Я даже как-то не выдержал, спросил его, где он английский учил.

Он сказал, что по книжкам. Правда, как стал называть писателей – я и слышать про таких не слышал – Джек Лондон, Джон Стейнбек, Эрнест Хемингуэй. И при этом заявлял, что эти чуваки не с Острова, а наши.

Ну, я после работы сразу в нашу библиотеку бегом – спрашиваю у очкастой Джессики Хью – это кто такие? Джек Лондон, Джон Стейнбек, Эрнест Хемингуэй?

А она что-то там в своем компьютере посмотрела, и говорит, что – да, есть такие писатели, только их книг в библиотеке нет и в школе их не изучают, потому что книги эти Верховный Суд признал неполиткорректными и постановил изъять. И теперь их можно прочесть только в Библиотеке Конгресса. В спецхране. Если в спецхран есть допуск.

Ну, я говорю же – русские!

А еще странно было, когда по радио сказали в новостях, что в Хьюстоне запустили космический корабль к Марсу. Русский вдруг погрустнел, а потом я вдруг в его глазах слёзы заметил. Честное слово!

Мы тогда уже с ним начали уже не только про работу говорить: подай то, подержи тут, помоги там. Все-таки 8 часов в день когда с человеком работаешь – даже если это русский – начинаешь о чем-то другом разговаривать.

Я ему потому и сказал:

- Круто про Марс. Опять мы первые будем.

А русский и говорит мне:

- Не всегда.

Что, говорю, не всегда? А он мне: не всегда вы, американцы, первые были. Я, как обычно завелся – говорю, что мы круче всех, а особенно в космосе. А он снова: не всегда. Я уже злиться начал. Ты, говорю, или говори, или молчи. А то заладил: не всегда да не всегда. А он мне только: а вот ты про такого человека слышал: Юрий Гагарин? Я говорю – нет, первый раз. А он мне: ну вот когда услышишь, тогда и поговорим. И опять за работу.

Я снова после работы в библиотеку. Кучу книг перерыл, пока нашел. В одной энциклопедии. В сноске. Мелким шрифтом. Я попросил у Джессики ручку, на листок даже кое-что переписал. И оттуда, из библиотеки – не выдержал до следующего дня, прямо к нему – в сараюху, которую он у Мэри Кинзи снимал.

А он за столом сидит, на столе бутылка виски – и кривой он, я вам скажу, прямо как мой отец на День Независимости.

И я с порога:

- Нашел я про твоего Гагарина. Вот!

Достаю из кармана;

«Советский тоталитарный режим запустил в 1961 году в космос смертника, которому однако, удалось вернуться назад живым. Ракета была сделана на основе немецких разработок Вернера фон Брауна, отца американской лунной программы».

Посмотрел русский на меня, налил себе виски целый стакан, выпил, потом сделал что-то странное – понюхал свой рукав! – и затем снова сказал, как на японском, то самое: sssssuki! С длинным таким s.

А потом говорит:

- Джек, начнем с конца. Как немецкие разработки попали к русским?

Я плечами пожал:

- Ну, украли, наверное. У ваших же было кэй-джи-би такое, оно, кроме того что людей миллионами убивало в Гулаге, еще шпионило по всему миру.

- А ты про Гитлера слышал чего?

- Конечно, - обиделся я. – Очень плохой был. Только ваш Сталин был еще хуже его. Гитлер евреев уничтожить хотел. И со Сталиным Европу поделил. Но мы потом его победили. А евреев спасли.

Русский сначала побледнел, потом кровью стал наливаться. Прямо красный какой-то – в прямом смысле.

- Так, - говорит. – Только Сталин хуже, говоришь. Спасли, говоришь. Ну ладно.

И опять свое: suki, ah, ssssssuki! И еще чего-то – но этого я уже совсем не понял и не разобрал.

Достает библию из под чайника – она у него заместо подставки, чтобы скатерть не портить, - чертовы атеисты! - из библии достает фотографию. Там какой-то молодой парень в непривычной форме, улыбается во всё лицо. И я вам скажу сразу – даже на маленькой фотке видно, какой чувак клёвый. И крутой. А русский говорит:

- Вот твой смертник, Джек. Лейтенант Гагарин. Юрий. Человек, которого любил и носил на руках весь мир.

***

В общем, я в тот день у него просидел за полночь. И чего мне только он не рассказал – про свою страну. Прямо как фильм какой-то фантастический. Про человека по имени Ленин, который царя сверг – того царя, при котором Распутин был – это же все, что я про те времена знал до этого вечера. Что потому там работяги начали строить страну, в которой деньги – не главное. Представляете, как я охренел в этом месте. Деньги – и не главное?!

Про то, как голодные и бедные люди разбили генералов и иностранцев, которые их в крови потопить хотели.

Как на пустом месте строили заводы, электростанции и города – кстати, и у нас покупали чертежи за последние деньги. И про то, как никого для этого не жалели – ни себя, ни других.

Как на них Гитлер напал – и как они его победили – а мы только в конце в Европу вошли, когда игра была сыграна. Про город Сталинград, который стоял на их великой русской реке Волге – сейчас она отравлена радиоактивными отходами – и как немцам до этой реки оставалось дойти каких-то триста метров – и они три месяца пытались эти триста метров пройти, но так и не прошли.

Про то, как их Красная Армия гнала потом немцев до Берлина. Как снова поднимали страну из развалин – но при этом еще делали Бомбу и ракеты – потому что больше не хотели, чтобы кто-то в их страну приходил на танках без приглашения.

Иногда я подпрыгивал от возмущения. Иногда хотел уйти, например, когда он на Гарри Трумэна наезжал. На войне во Вьетнаме я не выдержал.

- Вранье! Вранье! Вранье! Не было такого. Никогда никто Америку не побеждал. Ладно, в Заливе Свиней – ты сам говоришь, что там латиносы между собой разбирались. У меня есть кого спросить – раз ты считаешь, что в книгах правды нет.

Хлопнул дверью и ушел. А утром – была суббота – поехал в фундаменталистскую церковь, где священником был столетний Браза Джим, самый старый человек в нашем городе – и который, как я слышал, воевал по молодости во Вьетнаме. Джим сидел в кресле у церкви и курил трубку. Я из машины вылез – и к нему. Говорю:

- Браза Джим, так и так, тут мне русский сказал, что во Вьетнаме нам надрали задницу и что мы оттуда позорно бежали.

Черный священник вздохнул печально, и говорит:

- Не соврал твой русский. Так оно все и было, Джек-бой. И задницу они нам надрали, сынок, кстати, русским оружием. Был у вьетконговцев русский автомат такой – «калашников» - ох, я скажу тебе, надежнее оружия не видел. Сколько же они наших положили этим автоматом.

Браза Джим стал рассказывать какую-то длинную историю про своего армейского друга, который этот самый «калашников» даже в Америку привез, и потом в Гарлеме, где он крэк продавал, он с пушерами, которые на его территорию лезли, с помощью этого «калашникова» разбирался – но я не стал дослушивать, поблагодарил, и поехал домой. Потому что стало мне как-то не по себе. Как-то стала моя картина мира давать трещину.

Наверное, первый раз я тогда понял, что янки-северяне не только нашу Конфедерацию оболгали, но теперь и еще и эту страну, где жили такие, как этот русский.

***

Кроме того раза я русского пьяным видел еще один раз.

9 мая это было.

Он позвонил старине Дональду, отпросился с работы. Сказал, что чувствует себя неважно.

А в этот день как раз приехали федералы. То ли из столицы Штата, то ли вообще из Вашингтона. Двое, важные такие, в костюмах, в галстуках, несмотря на жару.

Сначала долго сидели с Дональдом в конторе, потом зашли ко мне в мастерскую. Вежливые, впрочем, хотя и янки. Спросили, как мне русский напарник, что говорит, как работает.

Я янки не люблю, поэтому особо откровенничать с ними не стал. Сказал, что русский всё ОК, что работает хорошо, про политику молчит, проблем с ним нет. Федералы потоптались, посмотрели его рабочий стол и его сумку с инструментами, потом сели на машину и укатили.

А я после работы заехал к русскому. Тот явно мне обрадовался, налил виски. Я не очень виски, особенно когда жарко, но он объяснил мне, что сегодня день важный для него. Важный праздник был в его стране. Поэтому и я выпил немного.

А потом он мне пел свои русские песни. Певец из него был как из меня математик, но я терпеливо сидел, слушал.

Жалко мне его тогда стало. Почему-то.

***

Рабочий день заканчивался, Джек и русский сидели на двух старых автомобильных сидениях, стоявших в углу мастерской и наслаждались покоем и тишиной.

- В Оклахоме беспорядки были, национальную гвардию ввели. Говорят, много народу убили, - сказал Джек.

- А по радио не говорили, - сказал русский.

Обычно они на работе слушали или местное городское радио, или какой-нибудь федеральный общественный канал.

- И по телику не говорили. На форуме один парень оттуда написал – и даже фотографии выложил. Пока форум тут же киберполиция не прикрыла.

- Не удивительно, - сказал русский. – Все так, как они и говорили.

- Кто они? - спросил Джек.

- Были два таких очень умных человека в Германии. Давным-давно. Маркс и Энгельс.

- При Гитлере?

- Нет, - сказал русский. – Еще до Гитлера.

- И что они говорили?

- Что история человечества – это борьба между теми, кто угнетает, и теми, кого угнетают.

И что настанет день, когда угнетенные победят – окончательно и навсегда. И только тогда человечество избавится от войн, насилия и несправедливости.

Джек подумал немного.

- Слушай, а нельзя об этом почитать где?

- Вряд ли. Ваши запрещают и уничтожают их книги. Даже за хранение сажают в тюрьму. Потому что неполиткорректные.

- Плохо, - сказал Джек.

- Плохо, - согласился русский. – Но я тебе расскажу – я кое-что помню. Времени у нас много. Да?

И на следующий день, когда Дональд Хопс пригнал им на разборку старый «шеви» 58-го года, русский начал свой рассказ.

- В 1848 году в Германии вышла книжечка, написанная двумя молодыми людьми. Она начиналась словами: «Призрак ходит по Европе, призрак коммунизма».

- Только в Европе? – уточнил Джек.

- Что в Европе? – не понял русский.

- Ну, этот призрак ходит? Только в Европе?

- Понимаешь, Америка тогда был дыра дырой, парень. Но ты не перебивай.

Джек хотел обидеться за Америку, но потом передумал:

- Ладно, рассказывай.

И русский продолжил свой рассказ. И на следующий день. И на день после следующего.

***

В районе Восточного крыла Белого дома еще слышалась стрельба – наверное, подавляли сопротивление последних либерофашистов, но бой - и за Вашингтон, и за Белый Дом – закончился. Так что может палили в воздух от радости. Над зданием гордо реял флаг Конфедерации с серпом и молотом посередине. Джек Ньюмэн спокойно подошел к главному входу. Его солдаты 5-й интербригады имени Сталинграда – немцы, кубинцы, поляки, французы, южане, социалисты и анархисты янки – рисовали на стенах и колоннах Белого Дома свои фамилии. Джек рассказал им как-то о таком обычае, когда интербригада пробивалась к Вашингтону. Бои были очень тяжелые, пока в тылу у либерофашистов не вспыхнуло восстание – и фронт врага не развалился. Вот во время этих боев Джек, который вместе со своими ребятами ходил в атаки – за что получил потом выговор лично от Председателя Компартии США – и рассказал им, как советские, когда взяли Берлин и главное его здание, парламент, рейхстаг по-немецки, потом на стенах писали свои фамилии.

А ему это рассказал русский, когда они уже сражались в первых отрядах Фронта Национального Освобождения США. Джек даже вспомнил, когда. Незадолго до того, как русский погиб во время операции по уничтожению того генерала, дворец которого Джек мальчишкой видел во Флориде. Генерал – толстый, похожий на свинью – встал на колени, плакал, умолял – обращаясь то по-русски к соотечественнику, то по-английски к Джеку – сохранить ему жизнь, сулил какие-то немыслимые деньги – но русский выстрелил ему в лоб и потом еще плюнул на его труп.

А затем прилетели вертолеты, начался дикий огонь со всех сторон, русский - по ихнему странному русскому обычаю обнял Джека, потом оттолкнул легонько, остался с пулеметом прикрывать отход группы ФНО – и там и остался. Потом и по телевидению его гибель подтвердили. Даже радовались поначалу сильно – либерофашисты думали, что смерть легендарного подпольщика послужит ударом по Красным Конфедератам. Однако сильно просчитались.

Однако до всего этого, когда они еще сидели в машине и ждали команду от наблюдателя, русский и рассказал Джеку – как у него вообще было принято рассказывать в свободное время – и про штурм Берлина, и про то, как Гитлер принял яд и застрелился, и про то, как два советских сержанта подняли красный флаг над немецким парламентом, и как солдаты из штурмовых частей рисовали на стенах: Дошли! И ставили свои подписи. Джеку до сих пор нравилось слушать истории про ту великую исчезнувшую и так оболганную страну.

Он подошел к стене – солдаты с искренним уважением вытягивались в струнку и отдавали командиру честь, кроме, естественно, анархистов, которые выторговали себе эту уступку - неотдание чести, в самом начале Второй Гражданской – правда, единственную уступку, на которую им пошли, - нашел свободное от надписей место, вынул из кармана куртки заранее припасенный кусок угля, завернутый в носовой платок. Провел черту по белой стене, чтобы проверить, как получается. Остался доволен. Потом стал писать – так и оставшейся ему странной кириллицей:

Дошли! Егор Иванов. Русский.

До Камчатки из всех ученых добрались Крашенинников, Стеллер и наш астроном, причем последний успел жениться в Иркутске. Пишу по памяти – если это был не Иркутск, а Томск, не серчайте. Жена там и осталась, беременная маркизенком. Но научного толку от Луи в экспедиции не было никакого. Еще в Сибири Луи оформил себе в помощники парочку пушных контрабандистов. Отчетов никому, по своим эксклюзивным инструкциям, не давал. Только раз лично Беринг вытряс из него долготу места – а именно гавани Петра и Павла на Камчатке. Посылал ли Луи какие отчеты своему брату-академику – неизвестно. Но Жозеф-Никола, сплавляя географические данные на запад, непременно атрибутировал их как заслуги своего брата, и поэтому в Европе считают ЛДК выдающимся географом, соавтором открытий Беринга и Чирикова. В 1741 году пакетботы «Св. апостол Петр» и «Св.апостол Павел» отправились из Петропавловска к берегам Сев. Америки. Беринг плыл на «Петре», что закончилось крушением на острове, горестной зимовкой и смертью командора. А ЛДК на «Павле» сопровождал Чирикова. Людей косила цинга. А лучшим средством от цинги считались спиртные настойки горьких трав (за неимением лимонов в камчатских лесах). Астроном не просыхал. 10 октября «Св. Павел» вернулся в Петропавловск, Чирикова свезли на берег чуть живого. Делиль де ла Кройер собрался к высадке, вышел на палубу, упал и умер. Чириков написал – от жестокой цинги. Цинга цингой, а умер, вероятно, от кондрашки при попытке протрезветь (тем более что воды на пакетботе совсем не осталось).

И похоронили француза слегка на отшибе от поселения (которое представляло собой только несколько построек, в основном камчадальские свайные балаганы на песчаной косе.) Крест поставили католический. А потом крест обветшал, покосился. Кому оно надо.

В 1878 году на Камчатке была третья кругосветная экспедиция Кука, но уже без Кука. (О судьбе Кука см. книгу «Водители фрегатов» или сл. песню Высоцкого). Вел корабли капитан Чарльз Клерк, уже больной легочной чахоткой. После первого захода в Петропавловск англичане сплавали на север, пытаясь отыскать С-З. проход, да и вернулись, но Клерк «умре, не дошед троесутошного плавания» до нашей гавани. И очень хотел Клерк, чтобы похоронили его в Паратунской церкви. А тамошний священник Верещагин пожал плечами: вряд ли имеет смысл. Церковь все равно собираются из Паратунки переносить в Петропавловск. Вот тут, на взгорочке поставят. Как раз, где крест покосившийся – здесь и будет самый двор церковный. В общем, сами выбирайте. Англичане (капитан Гор) и выбрали – похоронили Кларка на взгорочке. А чей это крест рядом – это им рассказал старик Ивашкин. Не абы какой Ивашкин, а ссыльный крестник аж Петра Великого, с драными ноздрями, он единственный на всей Камчатке знал языки.

Прошло 9 лет и на Камчатку приплыл Лаперуз. (Ситуация слегка обратная, чем с Куком – Лаперуз не погиб до Камчатки, а пропал после Камчатки). А дневники экспедиции Кука лаперузовцы уже читали. И переводчик Лессепс первым делом нашел Ивашкина: где тут похоронены Клерк и Делиль де ла Кройер? Ивашкин всё помнил – вот Кларк под березой, рядом астроном. Церкви никакой в помине нет (в эти годы по Камчатке прошли эпидемии оспы, гнилой горячки, строить что-либо было некому). Лаперуз велел изготовить медные таблички на обе могилы и взял с местного начальника обещание обустроить могилы достойным образом. И оставил на Камчатке Лессепса – проследить за исполнением, а потом отвезти материалы экспедиции в Париж. Лессепс до Парижа добрался, один из всей экспедиции, и доложил: русские, мол, просьбу Лаперуза исполнили. (Соврал. Но в Париже поверили.)

Да, Лаперуз ведь именем Делиль де ла Кройера острова назвал, у Аляски. Но через год эти острова переоткрыл мореплаватель Дж. Диксон да и переименовал в «Туманные». Маленькие островки, я их на карте и не нашел. Как и мыс Делиль-де-ла-Кройера на Сахалине – есть-то он есть, да не найдешь так просто.

Исполнил завещание Лаперуза только Иван Федорович Крузенштерн, в 1805 году. Медная табличка на могиле Клерка уцелела (местные жители уверовали, что дух Клерка сам охраняет табличку – дважды ее тырили, но вернули). А гроб астронома нашли только при выкапывании траншеи вокруг березы. И соорудили один на двоих деревянный здоровенный обелиск: на трех сторонах написали про Клерка, на одной – про Делиль де ла Кройера. Оградку сделали и на замок закрыли.

(На этой каритнке условность гармонично сочетается с достоверностью. Вулкан в "кадр" попадать не может никак. Хотя именно так он смотрится на рисунке куковского художника Уэббера, с другой точки. Но трудно возразить - что за пейзаж будет без вулкана!) Но в 1818 году обелиск перенесли на другое место. Перенесли и останки Клерка, а про ДЛК история умалчивает. Казалось бы, должны были и француза перенести – раз уж его имя написано на обелиске. Но надпись-то наверняка стерлась. Может, потеряли могилу, а может, и искать не стали – отыгрались на костях астронома за нашествие антихриста-Наполеона.

Затеял перенесение тогдашний начальник Камчатки П.И. Рикорд. Старое место было признано худым, а новое выбрано перед домом начальника, на проектируемой площади, на пересечении с будущей главной улицей. (Площадь так площадью и не стала, а улица действительно образовалась). Деревянный обелиск, конечно, не мог быть вечным, в 1914 году его место занял небольшой каменный обелиск, присланный из Англии. На трех сторонах его тумбы, как и прежде, выбиты надписи в честь Чарльза Кларка, а четвертая – пустая.

И вот французы озадачили: а как увековечена в Петропавловске память их соотечественника, великого астронома Делиль де ла Кройера? А вот никак. Потерялось даже место его первичного захоронения.

Ну, и я обложился старыми и новыми картами, гравюрами и рисунками, описаниями очевидцев на трех языках. Взял с собой картинки и фотоаппарат, пошел думать ногами. Пришел к выводу: первоначальное захоронение Кларка и ДЛК было совсем недалеко от нынешнего обелиска, буквально метрах в 100-150 к северо-востоку. П. И. Рикорд просто перенес памятник с задворков своего дома на пространство перед домом. Но вряд ли бы я мог кого-то убедить в верности своих умопостроений. Если бы не одна замечательная гравюра. «Вид Петропавловской гавани с морской стороны».

Рисунок сделал рисовальщик Крузенштерна Тилезиус, а награвировал Константин Ческий. За эту и еще другую гравюры Ческий, бывший крепостной, произведен в академики. Так вот, много раз видел я этот пейзаж, а теперь получил возможность разглядеть детали с увеличением. И что же – на склоне над внутренней гаванью художник изобразил дом начальника и рядом с ним – обелиск! То-то.</a>

Разумеется, все там давно изрыто и застроено, никаких останков и быть не может. Но все же! Нам, нынешним камчадалам, по большей части плевать на чьи-то там могилы (и не только фигурально, и не только плевать). Но если французы убедили бы наши власти повесить доску в память о парижском маркизе, впервые в истории определившем долготу нашего города (в 1741 !), то по крайней мере я знаю, где. Мне кажется.

http://callmycow.livejournal.com/21703.html