Это полицаи. Это Великая Отечественная. Это мои русские братья.
Есть гениальный стих. Прочтите для начала. Иначе я зря написал этот пост … не поймёте … ужаса.
Пост будет про полицая, с которым я сидел однажды за одним столом. И пил водку.
«Полицай» (стихи: Л. Филатов. музыка: В. Качан)
Горько плачет полицай, кулачище в пол-лица
Не таи обиды, Верка, на папаню-подлеца...

Смотрят из-под кулака два зареванных зрачка
Ох, и жутко в одиночку слушать вечером сверчка
Верещит в углу сверчок, верещит – и вдруг молчок
Ты себя, папаня, продал за немецкий пятачок

Помнишь, дождик моросил
Ты конфеты приносил
Ты чего это такое в черном камбузе носил
Тихо капает вода, забывается беда

Помнишь Ольгиного Лешку?
Ты за что его тогда?

Горько плачет полицай, кулачище в пол-лица
Не таи обиды, Верка, на папаню-подлеца...

Помнишь, осенью в Литве
Ты зарыл его в листве
А потом с охальным телом
Приходил к его вдове?

Верещит в углу сверчок, верещит – и вдруг молчок
Ты себя, папаня, продал за немецкий пятачок

За деревней тает снег
Бог простит тебя за грех
А покуда за окошком
До утра девичий смех

Водка зябнет на столе
Ты опять навеселе
Как ты слышишь, как ты дышишь
Как ты ходишь по Земле?

Вот приходит месяц май
О былом не поминай
Помирай скорей, папаня,
Поскорее помирай

Горько плачет полицай, кулачище в пол-лица
Не таи обиды, Верка, на папаню-подлеца...
Смотрят из-под кулака два зареванных зрачка
Ох, и жутко в одиночку слушать вечером сверчка

****

Попробую рассказать о тех крайних воевавших людях, что я встречал в жизни. Почти нелюдях.
Первый человек.
Горько плачет полицай, кулачище в пол-лица…
Ты себя, папаня, продал за немецкий пятачок

Довелось мне в 60-х годах сидеть за одним столом с полицаем. Настоящим.  Огромным… кулачищи в пол-лица…

Поймите - советский пионер сидел за одним столом с полицаем! И его не били односельчане, женщины не вцеплялись ему в морду и волосы. Я извертелся весь – хотелось бежать в милицию и орать – там полицай водку пьёт!, арестуйте гада! Я присмотрел около дверей топор – пусть он меня кулачищами убьёт, а я его топором успею! Так нас воспитали.

Как ты слышишь, как ты дышишь
Как ты ходишь по Земле

А взрослые пили водку, чокаясь с полицаем. Дочка его раскраснелась и строила мне глазки…

Не таи обиды, Верка, на папаню-подлеца...

И вдруг я  всё понял.

Бог простит тебя за грех
А покуда за окошком
До утра девичий смех
Водка зябнет на столе
Ты опять навеселе

Он прощён.

Дочкой, односельчанами, властью, Богом… Он вправе пить с нами водку.

- Прощен! - прокричал над скалами Воланд, - прощен!
Он повернулся к поэту и сказал, усмехаясь:
- Сейчас он будет там, где хочет быть - на балконе, и к нему приведут
Ешуа Га-Ноцри. Он исправит свою ошибку. Уверяю вас, что нигде в мире сейчас
нет создания более. счастливого, чем этот всадник. Такова ночь, мой милый
мастер! Но теперь мы совершили все, что нужно было. Итак, в последний путь!

И мне дочка его рассказала, что отец натворил, за что прощён. Народом и Богом.
Назову при рассказе своём его Алексеем.

В самом начале войны всех парней села построили и повели в город в ряды советской красной армии. По дороге их окружили фашистские войска и гражданских парней бросили в лагерь. Они не пленные были, в армию они не дошли, форму не выдали… Немцы не знали, что с ними делать. Так они и прожили месяц. Голодно, холодно им было… А потом пришёл немецкий офицер и сказал: лагерь ликвидируют, пленных красноармейцев погонят на запад, а вас… Есть два варианта – или вы станете полицаями, или вас расстреляют. Сегодня же. Думайте...

Нам в школе давали читать повести Василя Быкова. Повесть «Сотников» перевернула мою жизнь, а в тот день я увидел своими глазами это… Проблему выбора. Когда одна минута переворачивает всю твою жизнь.

Пацаном для меня было важно – вот меня возьмут в плен на войне – а война точно будет! – и что, меня тупо расстреляют? Фигушки – я пойду в ихние шпионы, а как меня забросят через линию фронта, сдамся родной милиции, всё расскажу, посижу немного в тюрьме, но разберутся же!

Повесть Быкова. Два партизана попадают в плен. Партизан Рыбак встаёт перед тяжёлым моральным выбором: спастись самому или попытаться оставить в живых своего товарища… Физически немощный Сотников выстоял против пыток и принял казнь, а Рыбак, на коленях моливший о пощаде, согласился стать полицаем.

Рыбак: Значит в яму — червей кормить?! Так?!
Сотников: Это не самое страшное. Нет… Сейчас не об этом. Теперь я знаю. Знаю. Главное — по совести с самим собой…
Рыбак: Дурак ты, Сотников! Ещё институт кончил… Я жить хочу! Бить их гадов! Солдат я! А ты — труп. Только упрямство в тебе осталось. Какие-то принципы!
Сотников: Тогда живи — без совести можно…

Я тоже хотел вернуться и бить врагов! И Алексей хотел бить врагов. Не хотел быть трупом.

И в этой повести Быков мне рассказал, что бы со мной было у врагов. Согласившийся сотрудничать с врагом первым делом замазывался кровью – надо было повесить, застрелить соседа по лагерным нарам, кто отказался служить врагам. И вот ты смотришь на табуретку, её надо выбить из-под товарища, и жизнь переходит в другую фазу. Ты предатель, враг, убийца. У Быкова сцена написана гениально. Выбор делаешь ты. И до того, до убийства. ТЫ! Один и сам.

О былом не поминай
Помирай скорей, папаня,
Поскорее помирай
Горько плачет полицай, кулачище в пол-лица

И вот этот полицай Алексей выбил табуретку из-под товарища и стал заслуженно полицаем. Его направили служить в свой район. Полгода его корёжило и колбасило. А он подковы гнул, оглоблей бешеного быка убил, самогону четверть выпивал один! А это трехлитровая бутыль однако…

И он пошёл в лес к партизанам, пусть расстреляют. Но командир партизан был умный мужик, кадровый НКВДешник, выслушал всю историю Алексея и  приказал Алексею вернуться в село и опять быть полицаем! Завёл себе в селе агента...

Он спас много десятков партизан, даже разведгруппу, заброшенную на парашютах, его кличка была «Ангел-хранитель». Он жил! Он бил врагов! Руками партизан. Но своей головой! Командир его представил даже к ордену…

Что спасло ему потом жизнь. Когда село освободили наши, его посадили в лагерь. И всплыло всё. Что он лично повесил товарища из лагеря, был полицаем два года. Приговор – расстрел. Но везение есть на свете – или Бог? – всплыла бумажка, что он представлен к ордену Красной звезды. В то время, когда он был абсолютно точно полицаем! Ещё полгода лагерей, разбирались чекисты, но командира партизан органы разыскали. И он спас Алексея, рассказав, что десятки партизанских жизней тот спас, много поездов партизаны пустили под откос по его информации, что отряд молился на этого полицая! И сказал, что он немедленно напишет представление Алексея на Героя!

Через полтора года лагерей у Алексея жирный минус пошёл на жирный плюс и поглотили они друг друга...

Алексей был освобожден. Вернулся в своё село. И теперь сидит со мной за одним столом… Водку пьёт.

Помнишь Ольгиного Лешку?
Ты за что его тогда?
Горько плачет полицай, кулачище в пол-лица

И только при яркой луне Алексей напивается. Он ждёт своего Ешуа Га-Ноцри. Ему только спросить – я прощён?!! Только сам убитый может сказать ему – ПРОЩЁН!

Этот герой ушёл в бездну, ушёл безвозвратно, прощённый в ночь на воскресенье сын короля-звездочёта, жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат. — это последние строки великого  романа. Это последние строки моего рассказа.

Страшна не война, а страшен тот выбор, перед которым она тебя ставит.

Сосредоточение философской и политической мысли в СССР вокруг вопросов материальной базы и собственности (само по себе правильное) не позволило перейти к вопросу революционного совершенствования самого человека.

Все в обществе понимали после революции, как им было плохо в материальном смысле в царской России. Агитация за новую жизнь в этом смысле была относительно несложной. А когда стали появляться первые, зримые успехи новой жизни (всевобуч, исчезли периодические голодовки, жизнь стала приобретать более справедливые черты), люди стали стремиться развить и увеличить материальную обеспеченность общества, а значит и себя.

Это было правильно. И с этим никто не спорит. Люди эту задачу решали с помощью всего комплекса мер: обучения, воспитания, индустриализации, колеективизации, обороны, Победы и так далее. Но за страшной занятостью решениями этих очень важных вопросов совершенствование самого человека отошло (временно, думали те, кто должен был этим заниматься) на второй план.

И люди, создающие материальную, в том числе научную и техническую базы, работая на обычной работе, стали в большинстве отставать от этой базы. Не все понимали и принимали необходимость фундаментальных научных исследований, развития космоса и так далее. Им казалось, что это ненужная трата сил и средств. Ведь на их, уже несколько отставший от высоких целей взгляд, цель была в сугубо меркантильной плоскости.

То, что на самом деле материальное обеспечение является средством для жизни, а не ее целью, приходило в голову немногим. Подмена цели на средство стала тем моментом, когда общество стало кружить вокруг "повышения материального благосостояния", только ухудшая даже этот показатель.

Вот так уровень развития и понимания многих людей стал противоречить и конфликтовать с передним краем развития общества. Поскольку среди таких людей было достаточно много и управленцев, возникли группы, которые бессознательно или сознательно тормозили развитие науки, техники и, что главное, общественных наук. Они воспринимали их развитие, как угрозу собственному положению. Бюрократия тоже должна была меняться. А она категорически не хотела это делать.

Так неразвитие людей параллельно с развитием материальной, научной, технической и технологической базы стало тормозить развитие общества. И затормозило его до такой степени, что общество скатилось на предыдущую ступень развития.

Почему? Потому что общественные отношения не могут быть выше, чем люди, которые состоят в этих отношениях. Люди СССР оказались в среднем не настолько воспитаны и развиты, чтобы перейти на следующую ступень развития. Социализм, как промежуточная стадия развития общества, требовал перехода на новую ступень. Но общество не смогло на нее перейти. Поэтому мы все не поднялись, а упали вниз. В капитализм.

Неразвитие человека оказалось фактором, который позволил разразиться катастрофе, куда большей по масштабу, чем Великая Отечественная война. Там мы победили, а тут мы проиграли.

При следующей попытке это надо иметь в виду в первую очередь.

До встречи в СССР!

Один из учеников профессора Шарко описывал Уитман так: «Бланш высока, около 1,64 м, корпулентна (70 кг), рыжая, с лимфатической конституцией. Кожа белая. Грудь большая. Умственные способности ниже среднего. Память достаточно хорошая. Ее взгляд блестящий: вид мужчин и контакт с ними вызывает в ней особое возбуждение».

На картине женщина изображена в момент прохождения четырех стадий так называемой «большой истерии», как ее определял сам Шарко. Он объясняет собравшимся происходящее, в то время как один из его помощников, Жозеф-Франсуа Феликс Бабинский, поддерживает ее, пристально глядя на пациентку.

Возле Уитман стоит пожилая женщина. Это Маргарет Боттар, или Боботта, старшая сиделка в женском отделении больницы Сальпетриер. Организованная, старательная и преданная сотрудница, которую очень ценил Шарко. За свою долгую профессиональную деятельность она получила множество наград, а в 1898 году ей была вручена медаль Почетного легиона.

Другие ассистенты – Поль-Мари-Луи-Пьер Рише, чьи идеи о гипнозе оказали особое влияние на Зигмунда Фрейда, Шарль-Самсон Фере, стоящий рядом с ним у стола, где находится катушка индуктивности, снабжающая током электроды, которые держит в руках Шарко. Также можно увидеть известных неврологов Пьера Жане и Жоржа Жиля де ла Туретта. Возле окна стоит сын Шарко, Жан-Батист, посвятивший себя исследованию Арктики и позже погибший в кораблекрушении.

Бланш Уитман после смерти Жана-Мартена Шарко была переведена в Отель-Дье. Поскольку мода на истерию постепенно прошла, бывшая пациентка постепенно успокоилась и даже устроилась на работу – поначалу в фотографическую, а позже и в радиологическую лабораторию Кюри. Последнее место работы стало причиной развития у нее рака. Когда Уитман спросили, симулировала ли она истерические припадки на показах профессора она ответила: «Если у нас приступ, мы не можем вести себя иначе. И в этом не было ничего приятного. Кроме того, вы верите, что было легко одурачить месье Шарко? Были, конечно, и такие пациентки, которые пытались ломать комедию, но Шарко метал в них простой, но вместе с тем испепеляющий взгляд, после чего они немедленно успокаивались».

Термин «истерия» происходит от греческого , то есть матка. Собирательное обозначение самых различных женских расстройств, связанных якобы с блужданием матки по телу. Впервые описана в древнеегипетских папирусах примерно за 2 тысячи лет до нашей эры. Собственно название болезни появилось в Древней Греции, оно встречается в «Гиппократовом сборнике».

Диагноз был чрезвычайно популярен у врачей XIX-XX века, его ставили, если женщина демонстрировала на публике эмоциональные реакции – слезы, смех, крики. Кроме того, истерию ставили при судорогах, параличах, нарушениях чувствительности, ухудшении слуха и зрения, любых помрачениях сознания, повышенной сексуальной активности, одышке, бессоннице. В руководстве Джорджа Тейлора 1859 года издания перечень состояний, относящихся к истерии, занимал 75 страниц.

Лечение было самым разнообразным – от гидротерапии, предложенной, к слову, Шарко (до сих пор мощный водный контрастный массаж носит его имя) до хирургического удаления матки. Широко практиковался трансвагинальный массаж органов таза: ручная стимуляция половых органов пациенток проводилась до тех пор, пока они не испытывали «многократные истерические пароксизмы», более известные сегодня как оргазм.

В 1870-х годах появились электромеханические стимулирующие устройства, прародители современных вибраторов. Одна из версий изобретения чрезвычайно полезного девайса изложена в британском фильме «Без истерики!»/«Hysteria» 2011 года. Героиня, на которой проводятся первые испытания устройства, внешне даже немного напоминает Бланш Уитман.

По мере развития медицины, появления новых диагностических методов, в том числе электрофизиологических и рентгеновских, стало ясно, что истерии в том понятии, в котором ее описывали до XX века, не существует. Большую роль в этом сыграли Жан-Мартен Шарко и Зигмунд Фрейд. Сегодня состояния, ранее относившиеся к «истерии», разошлись по различным психиатрическим нозологиям (эпилепсия, шизофрения, пограничные расстройства личности, тревожные расстройства и т.п.), а часть из них, например, яркий оргазм с громкими аудио- и амплитудными визуальными эффектами считаются вариантом нормы. Что не может не радовать.